ПРОГРАММИРОВАНИЕ ТЕРРИТОРИАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ

КАК МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ ТЕРРИТОРИАЛЬНЫХ СУБЪЕКТОВ[1]

 

Сазонов Б.В.

 

1. Системность управленческого кризиса.

 Различные программы территориального развития, включая стратегические, практически вытеснили сегодня традиционные Генеральные планы развития городов и иных поселений. Это вполне объяснимо, поскольку на смену детальным жестким нормированию всей системы городского жизнеобеспечения и планированию производств, которые далее поддерживались системами Госплана, Госснаба, Минфина и других ведомств, обеспечивающих реализацию Генплана, пришла рыночная экономика. Предполагается, что в ней, в условиях отсутствия фатального для социализма дефицита, конкурирующие предприниматели и коммерсанты заполнят рынки товарами и услугами в более чем нужном количестве и отличного качества, а инвесторы вдохнут новую жизнь в старые предприятия и будут создавать с выгодой для города новые. Городу же, точнее сегодня надо говорить о муниципальных образованиях и их законодателях и администрациях, останется лишь регулировать тип застройки на разных территориальных участках (где и какое можно строить жилье, общественные сооружения, производственные предприятия), а далее налоговыми и другими мерами стимулировать или, напротив, препятствовать появлению тех или иных претендентов на эти участки, собирать налоги с населения и предпринимателей и за счет этого финансировать бюджетную сферу, а также поддерживать социально слабые слои населения.

Эта радужная картина для подавляющего большинства муниципальных образований оказалась совершенно далека от реальности, поскольку коммерция если и разворачивалась, то совсем не так, как об этом мечталось (даже по сравнению с советской системой тотального дефицита оказались вымытыми целые отрасли сервиса населения, дешевые группы товаров остаются доступными благодаря героизму постоянно уничтожаемого класса «челноков»), а производители совершенно не собирались становиться благодетелями муниципалитетов, часто наживаясь за счет разрушения доставшегося им даром производства. Идиллическое состояние законной безответственности муниципальных властей за то, что делается на территориях, оказалось под вопросом[2], поскольку некуда деть жителей, которые не только не платят долгожданные налоги, но еще сами и их дома с коммуникациями и дороги нуждаются в помощи.

В этой ситуации начали во множестве плодиться различные программы развития территорий, которые точнее было бы назвать заклинаниями к спасению в условиях продолжающегося и грозящего стать перманентным кризиса. Это могут быть как отраслевые программы – экономического роста (природно-ресурсного или производственного типа) или же основанные на параэкономических/внеэкономических «факторах», которые в мире признаны в качестве двигателей развития (растиражированные программы развития туризма, которые в условиях отсутствия туалетов и гостиниц предлагают туристам свежий воздух и грибы-ягоды, или более фундаментальные программы развития культуры во всех ее народных проявлениях), так и претендующие на комплексность стратегические программы территориального развития. Появлению таких программ и утверждению их формата и стилистики способствуют различные зарубежные фонды, поскольку сами территории, как правило, не имеют денег на их разработку. Финансирование программ активно лоббируется западными консультантами, поскольку более половины выделяемых средств идет на оплату именно их услуг.[3] Особая ситуация сложилась с грантами Фонда Сороса, которые предназначались на формирование стратегий развития малых городов России. Поскольку большая часть каждого гранта предназначалась на оплату услуг российских консультантов, но грант целиком проходил через счета муниципальных образований, которые и выбирали себе на эти деньги консультантов (т.е. через бедный город транзитом проходили значительные с точки зрения этой бедности суммы на громадные, опять же с этой точки зрения, гонорары консультантов), то быстро и достаточно широко сложилась коррупционная, по сути дела, схема освоения средств, которые делились между руководством муниципальных образований и консультантами. Превращению «стратегирования» в достаточно формальную процедуру способствовала и мало удачная попытка сотрудников Фонда стандартизовать методику разработки таких программ, которую они активно продвигали как собственный продукт.

О качестве таких программ можно судить по одному их образцов, который является далеко не худшим и подготовлен на территории, хорошо освоенной как зарубежными, так и отечественными консультантами.

……….

……….

 

Эта и подобные ей программы обладают удивительным свойством «симметричности»: если вначале нечто называется в качестве неизвестно перед кем и как стоящей проблемы, то и решение выглядит как неизвестно к кому обращенное требование эту проблему решить. При этом и проблема и ее решение имеют сугубо назывной характер. Программы «гуманитарны» в том смысле, что в их текстах не представлены и в принципе неизвестны технологии по детализации и реализации таких программ. (Сравните тезисы из раздела «Механизмы реализации»…: …) Используя набор современных терминов, таких как городской маркетинг, точки городского роста, территориальные партнерства, они содержательно выглядят набором необязательных фраз, даже если фразы начинаются со слов «необходимо сделать…».[4]

Но главная проблема, все же, не в характере текста, а в том, как реализуются эти программы (если они вообще для этого предназначались участниками). Практически все они базируются на идее партнерства, где власть вместе с бизнесом, НКО и прочим населением согласно понимает стоящие перед территорией проблемы, принимает поставленные цели и совместно готово навалиться на их решение. Как показывает опыт, именно партнерские отношения остаются самыми напряженными. Население настороженно относится и к власти, и к бизнесу, и к НКО (в случае, если они вообще возникают), считая, во многом справедливо, что каждый решает сугубо личные задачи. Бизнес, сомасштабный силе муниципальной власти (в малых и средних городах это прежде всего малый и средний бизнес) как правило считает себя преследуемым со стороны власти, несмотря на все обещания, заверения и совместные программы. И, наконец, часто игнорируемая, но кардинальная трудность: внутри собственно администрации очень сложно – и по горизонтали и по вертикали – наладить партнерские отношения, разрываемые тем, что в советской действительности называли ведомственной разобщенностью. На уровне муниципальных образований даже незначительные бюджетные средства, выделяемые на образование, культуру, здравоохранение, молодежь, спорт, туризм и т.п., и административные работники, которые отвечают за распределение и расходование таких средств, очень плохо объединяются в программах, ориентированных на решение так называемых комплексных проблем, а не просто на воспроизводство сложившихся обособленных учрежденческих структур (школ, музеев, поликлиник, клубов и др.).[5] Эта же особенность прослеживается по административной вертикали. Если на уровне федерального правительства может ставиться и обсуждаться комплексная проблема (скажем, проблема модернизации образования как условие выживания страны), то уже «спущенная» на уровень федеральных министерств она превращается в отраслевую или в лучшем случае сумму отраслевых. (Повторюсь, что в богатых странах эта «ведомственная разобщенность» сглаживается тем, что наряду с приличным отраслевым бюджетным финансированием выделяются дополнительные средства на межотраслевые проблемы-программы.) Другими словами можно сказать, что «комплексные» решения, принимаемые на самом «верху», не имеют механизма реализации по мере движения вниз, где, по идее, они должны дорабатываться и осуществляться.

 

Все эти трудности имеют, с моей точки зрения, принципиальный характер и не могут быть разрешены за счет принятия очередных административных распоряжений и иных мер, которые бы повысили кооперацию заинтересованных сторон, а также доработки существующих программ в сторону их большей детализации и технологизации. Нынешние трудности, с которыми сталкиваются в России и территориальные власти, и публичные организации, обеспечивающие общественные интересы, и бизнес, и так называемый простой народ не могут быть преодолены при сохранении единственного центра управления территорией, ее развитием. К созданию полицентрического или, как я далее постараюсь обосновать, полисубъектного управления, подвигают ряд аргументов. Это прежде всего развитие рыночной экономики, в которой не существует монополии государства, но присутствует множество разнородных субъектов экономических отношений. Полисубъектность в экономике не может, по идее, соседствовать с моносубъектностью территориального управления – в ситуации, когда территориальные по физической характеристике ресурсы принадлежат многим разным субъектам, а не только власти, власть не может эффективно управлять развитием территории, не подключив к процессам территориального управления других, причем в субъектном статусе.

В первом и исходном простейшем определении я буду понимать под территориальным субъектом или субъектом территориального пространства того, кто заинтересован в развитии данной территории, имеет определенные ресурсы для определения траектории развития и включен в процессы управления.[6] В дальнейшем, по мере продвижения в технологии территориального проектирования и программирования, мы существенно усложним это понятие. С этой точки зрения, экономические субъекты далеко не всегда являются субъектами территориального пространства, относясь к территории потребительски как к одному из своих ресурсов, эксплуатируя ее исключительно ради прибыли и идя на компромиссы только под угрозой внешнего давления. Не является таким субъектом и население, которое не имеет ресурсов для влияния и доступа к механизмам принятия решений (демократические волеизъявления, как показал отечественный опыт представительской демократии, мало чего стоят).

К почтенной рыночной экономике, которую нам приходится осваивать заново, принадлежим не мы одни. Тем не менее, выход на полисубъектные модели управления для нас крайне актуален, поскольку острота социально-экономических проблем, отсутствие традиций демократического контроля и правового поведения и населения и власти заставляют искать неординарных методов управления. К тому же мы не можем затягивать с методологическими экспериментами, а тем более с началом таковых, поскольку разговоры о глобализации с ее атрибутом глобальной конкуренции являются не пустыми словами, но предупреждением для не попавших в первый эшелон, что они рискуют отстать если не навсегда, то очень надолго. (Об этом риске красноречиво говорят подготовленные к 2000 году правительственные документы, положившие начало процессу модернизации образования в нашей стране, который, однако, далее этих документов не пошел.[7]) Важно, что характеристикой «кризис» мы оцениваем не только некоторую ситуацию в стране, но и продолжающиеся попытки выхода из нее. С этой точки зрения приходится говорить о системном кризисе управления, который не может быть преодолен в рамках данного управления. Нужны новые модели управления и новые механизмы их конституирования – инновации, не без революций по свержению старого, что и может, в принципе, быть осуществлено в модели полисубъектного управления.

 

2. Программирование территориального развития.

 

В предлагаемой ниже технологии разработки территориальных проектов и программ аккумулированы:

Ø     методологический опыт по проектированию социально ориентированной («межотраслевой» с точки зрения сложившейся организации работы) городской общественной инфраструктуры [1];

Ø     опыт ОДИ по субъективации участников Игры и разработке многосубъктных программ по формированию, развитию и реализации проектов [2];

Ø     опыт формирования территориальных партнерств администрации, населения и бизнеса в относительно небольших и финальных по времени проектах, которые, тем не менее способны претендовать на роль точек территориального роста [3], [4].

Программирование организовано в форме групповой работы, в которую вовлечены ведущие фигуры муниципальной администрации, бизнеса и актива населения, которые, предположительно, могут составить субъектное ядро территории, а также профессионалы по тем отраслям знания, которые востребуются в процессе работы.    

 

2.1. Исходная точка – что хотят от «будущего».

 

Картина будущего, что хотят от будущего, что бы хотелось иметь, «проект» будущего с точки обыденного и вне профессионального сознания, идеальная онтология своего места – разные слова для одного и того же, что может быть достаточно естественной точкой входа в программирование, такой точкой, которая задает исходные цели совместной деятельности и демонстрирует уровень сложившихся обыденных представлений о будущем. Для организатора процесса это определенный критерий уровня проектного мышления участников. Это то, что должно постоянно развиваться в процессе программирования, становиться из декларативного и неоперационального инструментом в деятельности.

Важность такого образа («вижн» в модной терминологии) достаточно давно осознана консультантами по городскому развитию, но камнем преткновения оказывается то, чем его наполнить и сделать работающим. Получившее широкое хождение обращение к детским мечтательным рисункам, романтическое воспевание родного края, особенно его славного прошлого и грибов-ягод в настоящем, в стихах, рисунках и лозунгах может быть достаточно красивым по подаче и эмоционально окрашенным, но является тупиковым, поскольку реальные ходы лежат в рациональной плоскости.

    

Наиболее стандартной является ситуация, когда в качестве идеального образца выставляются альтернативы некоторому классу городских явлений, которые сегодня широко признаны неудовлетворительными. Иными словам, этот некоторые топики общественного сознания, однако весьма ограниченные по содержанию, и эти ограничения наложены рамками определенных представлений о городской действительности – так как она видится сквозь призму деятельности городской администрации.[8]

В противовес нехватки жилья, кафе и клубов, поликлиник и больниц, хорошо оплачиваемых мест приложения труда для квалифицированных работников и молодежи, плохим дорогам и трубам теплотрасс, грязи на улицах и в подъездах, преступности, давлению администрации и иных структур на малый бизнес хотят видеть обилие бесплатного жилья и общественных учреждений, чистоту и порядок, места для работы и возможность заниматься собственным делом.

 

Вопрос о том, не хотят ли присутствующие жить счастливо или по крайней мере быть здоровыми и богатыми, дать более широкий простор фантазиям – ведь ранее сказанное относиться к этому жанру – воспринимается участниками как шутка.

Существенным в этих пожеланиях является их обезличенность или, иначе, их исполнение присутствующие возлагают на свою муниципальную и выше стоящую администрацию.

 

Итак, с подобными представлениями напрямую конструктивно работать нельзя. Они служат лишь для последующего совместного рефлексивного анализа и развития (что, тем не менее, очень важно). Зададим на схеме место, где зафиксируем исходные представления о будущем и куда будем вкладывать новые, более развитые представления:

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Рис. 1.

 

2.2. Проблематизация сложившейся ситуации.

 

Ущербный образ будущего в виде благого пожелания обусловлен прежде всего отсутствием понимания (анализа) проблем настоящего. При этом, как показывают исследования, администрация, на которую возлагают надежды по исполнению желаний, продвинута в этом не более населения.

Источник этого положения один – работа по образцу, в котором известны и задача и средства ее решения. Действительно, та же советская система управления социальным обслуживанием в городах базировалась на четком перечислении типов учреждений обслуживания и проживания, нормативном значении количественного оптимума для каждого типа и жестких принципах размещения тех или иных типов в их количественной определенности на хорошо структурированной территории города. Если добавить сюда плановое размещение производства, то мы имеем стандартную структуру Генплана города  с его технико-экономическим обоснованием. В принципе, не существовало проблем формирования Генплана как документа, выстраивающего оптимальную картину городского будущего. (Проблемы счастья в него, естественно, не попадали.) Проблемы с этой точки зрения лежали вне компетенции городского управления и адресовались Госплану, Госснабу и Минфину, которые должны были обеспечить желаемые показатели реальным планированием, за которым стояло выделение материальных, кадровых и финансовых ресурсов.

В стороне от такого планирования будущего стояли вопросы, связанные с качеством работы этих учреждений – они относились не столько к проблемам будущего, сколько к качеству функционирования существующей системы. Правда, это качество могло оцениваться в настоящем и становиться предметом пожеланий. Однако граница настоящего и будущего операционально оставалась крайне неопределенной (в отличие от установки нечто построить и возвести), и выражалась, скорее, в пожелании «улучшить» и «совершенствовать». Проблемой оставались критерии оценки качества. Частично эти проблемы решались опять-таки за счет введения количественных показателей (таких как степень наполняемости отдельных учреждений и их сетей, в ряде случаев финансовых показателей). Однако когда лобовое количество оказывалось недостаточным, то искали косвенные показатели, скажем, для оценки сферы здравоохранения смотрели количественные же показатели заболеваемости и смертности. Общим концептуальным принципом была оценка деятельности всей системы общественного сервиса с точки зрения решения производственных задач (читай, задачи военной конкуренции с Западом): образование и здравоохранение должны обеспечить тот уровень профессионализма и здоровья кадров, который был бы адекватен требованиям производства, сфера досуга должна позволить отдохнуть перед новыми трудовыми буднями, спорт – поднять физическую готовность на новую высоту, а культура должна воспитывать в духе идеологической готовности выполнить поставленные партией задачи. Важно, что такое стратегическое управление предполагало формирование адекватного понятийного аппарата, который бы позволял оценивать ситуацию и планировать ее в свете стратегических целевых установок. Ради решения этой задачи были сформированы представления о сферах деятельности – производственной, распределительной, жилищной, бытовой, образовательной, здравоохранения, культуры, досуга.      

Сегодня для городской администрации многие из этих вопросов сняты за счет того, что отданы на откуп рынку, и если и остаются в поле ее внимания, то решаются за счет использования косвенных рычагов, таких как налоги и льготы. (Поводом для обращения власти к таким предметам являются жалобы населения, которые приходится учитывать в связи с электоральными целями.) Та же часть, которая остается предметом ее непосредственного ведения (так называемая бюджетная сфера, которая во многом продолжает рассматриваться с точки зрения социалистического категориального аппарата), администрируется во многом по тем же принципам, что и при социализме. Однако с тем существенным исключением, что с администрации снята ответственность за качество сервиса, которое бы удовлетворяло задачам конкуренции с Западом (потеряна, как известно, национальная идея). Правда, в последнее время в связи с оживлением «государственных целей» наблюдается определенная реставрация советского целеполагания, хотя очевидна его недееспособность, наметившаяся еще в брежневскую эпоху.

 

В контексте этого исторического анализа и понимая невозможность возвращения к старым методам администрирования и управления выстроим иное понятие о проблемах и процессах проблематизации, которое бы позволяло нам переходить к их конструктивному (раз)решению. Начнем считать проблемой то целеполагание, которое признается общественно осмысленным и значимым, но для которого, как выясняется, отсутствуют готовые средства или, иначе, старые средства недостаточны, не адекватны, не релевантны, дефициентны по отношению к новым предъявляемым к ним требованиям. (В соответствии с таким представлением «задачей» является выдвижение таких целей, которые имеют средства и методы достижения целей, т.е. имеют решение.) С этой точки зрения утверждение о «дефиците жилья» или тех же учреждений культуры (мест для проведения досуга и т.п.) недостаточно для того, чтобы оценить его как проблему или задачу в зависимости от степени дефициентности средств и методов достижения цели, которая казалось бы просвечивает за данным «фактом». Более того, это даже не может быть названо фактом вне определенной аналитики. Но при всем том эта внешняя фиксация может послужить начальной точкой для построения и факта и его проблематизации.

Такое понятие проблемы не является принципиально новым, и нечто близкое давно принято относительно научно-исследовательской деятельности.[9] Более того, по отношению к старому советскому генеральному планированию и управлению общественными сферами могли ставиться и ставились проблемы именно в этой трактовке [1]. (Речь идет о том, что инновационные по отношению к традиционной типологии учреждений обслуживания социальные задачи не могли быть решены ею, поскольку эта типология основывалась на технологических характеристиках.) Однако такая проблематизирующая критика не была воспринята, поскольку система отторгала возможность свободной проблематизации, резко ограничивая фигуры, имеющие на это право.

Я вижу как одну из важнейших целей правовое и методологически грамотное внедрение процессов проблематизации в систему территориального управления. Это предполагает, в частности, развитие понятия проблемы в ходе его адаптации к той специфической ситуации, в которой находится сегодня территориальное администрирование и управление. Генеральная линия развития – обеспечить посредством  данного понятия формирование полисубъектных механизмов управления.

 

Ввести в процесс проблематизации субъектную характеристику (как следствия требования сформировать полисубъектную модель управления) означает, что недостаточно спрашивать о степени дефициентности средств относительно целей (новых целей) и решать этот вопрос в терминах их «содержательного» соотнесения. Необходимо также рассматривать позиции тех, кто выдвигает цели и претендует на использование определенного «общественного достояния» в качестве средств осуществления своих целей.

Хотя к представлению о субъектности деятельности и возникающих в связи с этим проблемах можно выйти и более длительным косвенным путем, начиная содержательно анализировать новизну целей по отношению к сложившимся средствам. В случае с типологией учреждений общественного обслуживания новизна задачи (и дальнейшее понимание дефициентности средств) звучала прежде всего именно содержательно: если ранее типы отражали технические стороны организации обслуживания, то теперь они должны были решать социальные задачи. Однако анализ раскрывает за содержательными позиционные различия: новизна заключалась в том, что если первоначально типология строилась с позиции тех, кто обеспечивал услугу определенными технико-технологическими средствами, то в дальнейшем ее же решили использовать в качестве инструмента для решения задач пользователя услуги, которого мало интересуют технология, но важен значимый с его точки зрения результат услуги.

В ориентации на полисубъектное управление мы вправе сразу же ставить вопрос о том, чьи это цели и чьи средства, которые оцениваются с точки зрения адекватности (релевантности), о кооперации каких позиций надо говорить, каковы границы той действительности деятельности, относительно которой осуществляется кооперация, а если речь может идти о нескольких действительностях и кооперативных структурах, то каковы отношения этих структур. Соответственно, в этой трактовке проблемы могут иметь разное происхождение и различные механизмы. В одном случае проблема может возникать у одного из кооперантов, который сместил цели, но не модернизировал средства; в ином случае появился новый кооперант с новыми целями, претендующий на использование сложившейся действительности деятельности (то, что выше было названо неким «общественным достоянием») как собственного инструмента; могут меняться веса кооперантов в устоявшейся кооперативной структуре; кооперанты могут привносить задачи и средства из других кооперативных систем.

Хочу вновь обратить внимание на термин «полисубъектность», который мы будем не только постоянно использовать как готовое понятие, но развивать его в качестве одного из ключевых для предлагаемой технологии территориального управления. Данное понятие не сводится к  многофигурности, которую можно обнаружить в любой так или иначе кооперированной деятельности. О полисубъектной организации многофигурной деятельности мы начинаем говорить сегодня, имея ввиду подключение участников деятельности к процессам управления ею. Могут счесть эту установку идеологической, вытекающей из той же идеи демократизации. Однако я полагаю, что присутствуют прагматические основания для процессов субъективации, связанные с глобальной конкуренцией: в ней сможет лидировать тот, кто будет иметь больший потенциал и большие ресурсы. Но именно подключение новых субъектов, заинтересованных в развитии данной деятельности служит наиболее простым и эффективным способом наращивания потенциала и ресурсов.

Полисубъектность заведомо усложняет процессы территориального управления. Однако сегодня вряд ли грозит перегруженность субъектными позициями в территориальных программах. Речь идет не об абстрактных субъектах, а о тех, кто принимает ответственность за территориальное развитие и включается в определенные технологизированные процессы с их требованиями. (С этой точки зрения бизнес, который спонсирует территорию, но не участвует напрямую в процессах управления в рамках партнерской технологии, не является территориальным субъектом). Кроме того, существуют механизмы упрощения субъектных отношений, что демонстрирует экономическое пространство с универсальным денежным регулятором (последний, кстати, вовсе не исключает острой борьбы множества экономических субъектов на этом пространстве в ситуации постоянно возникающих проблем их кооперации).      

 

Полисубъектность предполагает присутствие единого для множества субъектов пространства деятельности, которое играет утилитарную (инструментальную в том числе) роль в деятельности каждого из них и способно выступить предметом управления. Прототипом такого общего пространства деятельности является некоторое пространство с участием многих фигур, которое выстроено фигурами администрирования и управления и транслируется в качестве естественного, данного через традицию в каждой конкретно-исторической социальной ситуации. Мы уже отмечали, что в советской системе территориального управления конкретные учреждения были помещены в «сети», которые сами могли иметь иерархическую структуру, на вершине которой находились сферы деятельности. Так, сети клубов, кинотеатров, театров, школ искусств и т.п. объединялись в сферу культуры, и это объединение было далеко не условным, поскольку все они организовывались (проектировались, финансировались, строились, эксплуатировались, контролировались и развивались) по определенным нормативно-сетевым логикам. Сегодня, в условиях «приватизации» общественных услуг подобные смысловые нагрузки и связанные с ними организационные механизмы если не исчезают, то резко минимизируются. Так, владелец частного предприятия, извлекающего прибыль, лишь по традиции может относить его к «досуговой» области, а может к культурной, или спортивной, или какой-то иной – что столь же безответственно, поскольку реальными регулятивами именования служат задачи правильного позиционирования в рекламе и минимизации налогов. Сетевые определения частных учреждений сохраняются и благодаря тому, что владелец капитала может инвестировать не в конкретный инновационный проект, а в некоторый «тип» бизнеса, следуя экспертным оценкам экономистов, социологов и прочих, анализирующих отраслевую перспективность инвестиций. К сетевым традициям как к инструменту управления прибегает и бюджетная муниципальная сфера.  

В процессах проблематизации, в которых выращиваются субъекты деятельности, совершается разъестествление административно сложенной действительности и конструируется новая, сообразная формирующимся интересам формирующихся субъектов деятельности. Поясню на примере. Необходимость в некотором едином поле значений (едином пространстве деятельности, выраженном в динамичном понятии) для претендентов на роль территориальных субъектов обнаруживается на первых же шагах проектирования территориального будущего. Обычный призыв строить больше «кафе для молодежи» упирается в то, что одни из них сегодня оккупированы наркоманами, другие – полукриминальной публикой, третьи… Проблема, следовательно, не просто в количестве определенным образом названных заведений, а в тех социальных значениях, которые они способны нести для тех, кому, в принципе, предназначены. Парадокс, однако, в том, что наркоманы и криминал вполне вписываются в эту модель, тогда как другие, «хорошие» по общественно принятой шкале почему-то оказываются нежизнеспособными. Развертывание такой исходной проблематизации способно объединить в одном пространстве ряд заинтересованных участников и сформировать в качестве полисубъектного пространство деятельности, далеко отстоящее от кафе как места проведения культурного досуга.  

Выстраивание кооперированной действительности в процессах проблематизации, таким образом, невозможно вне хорошо организованных мыслительных процессов, что предполагает участие в них соответствующих профессиональных консультантов.

 

Современные подходы к организации территориального управления в качестве одной из главных задач ставят формирование территориальных партнерств (администрации, бизнеса, НКО, населения) в решении тех или иных финальных территориальных задач (об этом подробно сказано в [3]). Фактически, в процессах проблематизации, выстраивании общих проблемно-предметных пространств деятельности формирующимися субъектами деятельности закладывается важный тип территориальных партнерств: он складывается в расчете на стратегическую перспективу, а не только на достижение отдельной финальной цели. Зародившись в процессах проблематизации, такие стратегические территориальные партнерства развиваются на последующих этапах программирования территориального развития.

Принципиально важно, что процессы проблематизации не ограничиваются вторым шагом программирования, но проходят в качестве стержневой процедуры и на последующих шагах. Именно поэтому мы уделили им главное внимание в данной статье.

 

Продолжим рисование схемы программирования, добавив в нее второй этап:

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Рис. 2

 

 

3. Концептуальный проект и исходная программа деятельности в шаге развития.

 

Данный шаг развития имеет ярко выраженную «творческую» окраску, поскольку проект развития конкретной территории для конкретных участников всегда является инновацией, которая если и имеет прототип, то он обнаруживается задним числом, после создания концептуального продукта.[10] Это коллективное творчество, которому методология  может способствовать, организуя процессы коммуникации и мышления в той мере, в какой сама продвинулась в этих процессах. Одна из техник такой работы детально описана в нашей с П.В. Барановым книге [2]. В данной же статье я отмечу те специфические моменты организации коммуникации и коллективного мышления, которые связаны с программированием территориального стратегического развития, с теми дополнительными требованиями, которые оно накладывает и на процессы коммуникации и мышления, и на их результаты.

 

Лежащее на поверхности ограничение/требование связано с тем, что проект должен иметь маркетинговые преимущества по сравнению с другими проектами на межтерриториальном рынке «инвестиций». Для большинства поселений реализация проектов развития в той или иной мере опирается на привлекаемые ресурсы, которые могут быть ограничены и за которые предстоит бороться с другими претендентами. При этом инвестиции не сводятся к финансам, но под ними имеется ввиду все то, что может стать ресурсом по отношению к проекту. Общей характеристикой этого ресурса является то, что он носит в исходной точке не столько материальную природу (денег, материалов), а деятельностную – интерес тех, кто готов участвовать в предложенном проекте интеллектуально, влиянием, включенностью в процессы, финансово.

Менее известно, но не менее важно, чтобы проект имел внутреннюю маркетинговую привлекательность – был интересен внутри собственной территории. Многие поселения, особенно малые и средние, сталкиваются с центробежными установками наиболее активной части населения, прежде всего молодежи, а имеющийся арсенал административных «мероприятий» не способен переломить эту тенденцию. Проблема не решается вне активности этих слоев, в терминах данного подхода – без их становления в качестве субъектов территории.

Наконец, успешность проекта, его значимость для территории связана с тем, в какой мере он способен к саморазвитию, превращению из локального в общетерриториальную точку роста. В какой-то мере это иная формулировка все той же маркетинговой установки – успешность проекта зависит от того, в какой мере он ресурсопривлекателен, т.е. может привлечь тех, кто привнесет в него собственные ресурсы, себя, свою деятельность как ресурс.

  

В проектно-концептуальном творчестве существует, наряду с выше названными ограничениями/требованиями, серьезные методологические  проблемы, способные торпедировать те небольшие продвижения, которые удается получить энтузиастам проектирования территориального развития. Как показывает опыт, выдвижение проектных концепций не вызывает особых затруднений у территориального собрания, тем более если на него приглашены давно известные местные активисты. Каждый из них несет веер предложений, и задача, как кажется, лишь в том, чтобы выбрать наиболее интересные и поддержать их решениями и делами других участников. Но именно это и приводит к конфликтам и тупикам в работе коллектива: многие предложения бизнеса встречают сопротивление со стороны не только администрации, а и населения, поскольку за ними видится решение личных коммерческих интересов за счет «общества»[11], инициативы частных лиц вступают в конкуренцию и могут остаться незамеченными.

Суть этой проблемы в том, что участники не имеют «стратегического» видения, с позиции которого можно оценить предложение другого и, более того, отнестись к нему как конкретному экземпляру собственной стратегии и развить его с этой точки зрения. Иными словами, каждый выступает как частное лицо с частным интересом и предложением, а не как территориальный субъект, претендующий на управление территориальным развитием и организующий для этого совокупность разных предложений. Вне этой управленческой установки не реализуется модель партнерства управляющих субъектов.

Стратегичность не появляется на этапе концептуального проектирования. Она возникает в процессах проблематизации – в том случае, ЕСли эта проблематизация доходит до определенных социальных значений целевых установок участников. Следовательно, можно повторить тезис о ключевой роли  этапа проблематизации для разработки стратегических программ территориального развития. Иначе можно сказать, что коллект ивное, преследующее создание многосубъектного партнерства программирование может быть только стратегическим.[12]

Изобразим на схеме три этапа нашего программирования:

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

            Рис.3

 

 

 

 

4. Апробация и процессы реализации проектов.

 

Разработка проектных концепций идет в режиме коллективной работы, которая, как правило, организуется привлеченными для этого профессионалами. Таким образом организованная работа всегда имеет некоторый позитивный результат, поскольку не может его не иметь по установке. Вербальные решения во всех случаях содержат утверждения о продолжении коллективной работы и о различной поддержке, которую будет оказывать администрация и другие участники принятым проектам.

Однако на практике коллективы оказываются мнимыми, обещанная поддержка не приходит, а ясный для узкого круга участников коллективной работы проект оказывается совершенно непонятным и даже неприемлемым для внешних наблюдателей, которые, по идее, должны стать активными членами проекта. Реализация проекта, таким образом, оказывается критическим местом для его авторов.

Кризис вполне закономерен и вызван неоперациональностью концептуальных проектов. Их операционализация включает два блока процедур, в результате применения которых может оказаться, что все проекты неисполнимы. Но принципиально важно, что присутствие этих процедур резко повышает надежность проектов, не только оценивает их реализуемость, а и работает на нее.

Первый блок процедур решает задачу операционализации целей, на достижение которых прокламирует проект. Введение количественных характеристик системы подцелей и построение на их основе развернутых «бизнес-процессов» (скажем, выполненных в методологии IDEF) не только является способом апробации/развития проекта, а и служит исходной точкой для создания информационной модели и системы автоматизированного управления той областью деятельности, которая появляется в результате проектирования. (Подробнее об этом смотри [4].)

Второй блок процедур выявляет возможные сбои в процессах реализации проекта и в процессах его функционирования («бизнес-процессах) и выявляет новый слой потенциальных и необходимых для успеха проекта его участников. При этом заново ставится вопрос о степени субъектности и способах субъективации нового слоя участников проекта. В целом данный блок может быть назван «Управлением по сбоям».

 

Схематически все этапы программирования стратегии развития территории можно представить в следующем виде:

 

 

 

 

   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЛИТЕРАТУРА

 

1.               Сазонов Б.В. Системная организация социальных исследований на территории // Российское общество: социологические перспективы. М.: Эдиториал УРСС, 2000.

2.               Баранов П.В., Сазонов Б.В. Игровая форма развития коммуникации, мышления, деятельности. М.: МНИИПУ, 1989.

3.               Сазонов Б.В. Субъекты развития в системах территориального управления // Социальные трансформации в России: процессы и субъекты. М.: Эдиториал УРСС, 2002.

4.               Сазонов Б.В. Организация как социальный институт // Социальные мышление и деятельность: влияние новых интеллектуальных технологий. М:, Эдиториал УРСС, 2004.