К ПРОБЛЕМЕ АНАЛИЗА САМОСОЗНАНИЯ НАУЧНО--ТЕХНИЧЕСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ[1]

 

Б.В. Сазонов

 

Тема анализа самосознания того или иного общественного слоя –  слоя в целом, самосознания как его интегральной характеристики – является сегодня стандартной задачей эмпирического исследования. (В каком-то смысле этот анализ венчает многочисленные опросы общественного мнения, в которых слои в лице своих разнообразных представителей выступают в качестве носителей множества частных социальных отношений.) При этом часто заранее предполагаются известными основные характеристики как слоя, так и его самосознания. Например, технократизм рассматривается в качестве весьма вероятного результата процесса осознания слоем ученых и инженеров потенций своего (объективного) социального места. И вероятность этого возрастает в периоды социальных кризисов, когда историческая сцена требует выхода новых фигур, способных взять на себя ответственность за социальное целое. Интересы исследования в таком случае связаны с уточнением деталей, специфических для данного места и времени – ради, скажем, прогнозирования поведения данного слоя и выстраивания по отношению к нему той или иной «политики». Сегодня представляется актуальным вопрос, каково социальное самочувствие и социальные претензии этого слоя в условиях слома старой социальной структуры и не устоявшейся новой, насколько и каким образом он сможет повлиять на формирование новой.

Возможность реанимации и развития технократической концепции все еще многочисленным и потенциально влиятельным слоем научно-технической интеллигенции в результате активизации процесса ее самосознания  приобретает в современной России особое значение в условиях потери всякой идеологии, в частности, в связи с неудачами распространить либеральную идеологию как выражение интересов «среднего класса» или найти приемлемую общенациональную идею, которая бы не базировалась на образе демонического общенационального врага.  Как вариант важна задача определить возможность и степень совместности казалось бы несовместимых технократической и либеральной идеологий, произрастающих в том числе на одном и том же субстрате, который один раз называется научно-технической интеллигенцией, а второй – средним классом.

Понимая практическую важность подобного исследования я все же предлагаю вернуться к его методологическим основаниям и тем самым  уточнить его объект и те вопросы, которые  по поводу этого объекта имеет смысл обсуждать. В частности, имеет ли смысл всерьез обсуждать возможность претензии на место во властной структуре современной России со стороны научно--технической интеллигенции, выступающей под флагом технократизма. В этом же контексте вполне органично может обсуждаться и вопрос об осмысленности и перспективности его альтернативы – либерализма.        

 

Общая рамка анализа.

 Эмпирическое исследование по данной теме предполагает предварительное уточнение ключевых понятий и, соответственно, конструкций объектов исследования, которые за ними стоят. Таких понятий два – «научно-техническая интеллигенция» и «самосознание научно-технической интеллигенции».

Научно-техническая интеллигенция (далее НТИ)} в зависимости от установки исследователя может полагаться в том или ином из своих многих значений. (Не будем забывать о том, что это специфически отечественный термин, поскольку на Западе говорят не об интеллигенции в ее различных ипостасях, а об определенных профессиях – ученого, инженера и других, чей профессионализм основан на владении теоретическими знаниями, полученными в результате изучения соответствующих научных дисциплин. Отметим также, что воспитанному в марксистской традиции читателю свойственно рассматривать НТИ как класс или, точнее, классовую прослойку. Однако такое прочтение является продуктом девятнадцатого века и не должно модернизировать как более ранние представления о роли этих профессиональных групп так и те современные точки зрения, которые избегают классовой парадигмы.)

В том случае, если мы хотим анализировать процессы ее самосознания как целого Два из них лежат на поверхности социологического исследования и рассматривают НТИ в качестве определенного социального слоя.

  В одном из этих случаев в качестве НТИ принимается слой лиц, получивших определенную, а именно научную и инженерную профессиональную подготовку и тем самым включенный в специфические корпоративные системы с их мыслительными, ценностными детерминантами и личными связями вне зависимости от того, где и как складывалась дальнейшая профессиональная карьера выпускника. Для существования этого слоя необходимы, во-первых, общественное признание особой образовательно-профессиональной организованности, во-вторых, тех, кто осознает и воспроизводит (прежде всего через систему образования) эту организованность как особую и, наконец,  самоидентификация лиц, прошедших такую подготовку. Вопрос не простой и по-разному решаемый в разное время и для разных профессий. Скажем, если некоторая профессия организована преимущественно как совокупность школ, тем более элитарных , то образовательный процесс может порождать реальные большие социальные группы с большей долей вероятности, нежели тогда, когда речь идет о массовой «гомогенизированной» профессии. (Выпускники МФТИ и МИФИ сохраняют клановость, даже если они не работают как физики: отслеживают судьбу коллег в том числе в профессиональной сфере, создают сплоченные группировки в бизнесе. Возможно, это является результатом стиля обучения в данных школах, когда студентам предоставляются свободные и вместе с тем продуктивные формы взаимодействия с наставниками, порождающие феномен взаимообучения.)

Во втором случае социальный слой выделяется по месту профессиональной деятельности, вне зависимости от того, каким путем (из какой образовательной структуры) человек попадает на это место. При этом предполагается что среди огромного множества различных видов рабочих мест в различных организационных структурах достаточно органично – по крайней мере для самоидентификации определенного социального слоя – осуществляется родовая группировка. В качестве наиболее правдоподобного объяснения такой группировки обычно указывают на автономизируемую совокупность специфических функций в процессах производственной или, шире, процессах общественной деятельности (так например, технологические и конструкторские отделы на фирмах, объявления о вакансиях, для занятия которых требуется инженерный диплом). Однако надо заметить, что неявно предполагаемый автоматизм формирования объединяющего самосознания на базе «объективного» единства функций не удовлетворителен, и должен существовать искусственный механизм объективации функций в качестве чего-то единого. Как справедливо отмечал В.И. Ленин, самосознание пролетариата в качестве особого класса явилось продуктом деятельности социалистически настроенной интеллигенции. Самосознание рабочего класса как общественного гегемона и трудовой интеллигенции в советскую эпоху усердно насаждалось идеологической пропагандой, и столь успешно что следы ее уйдут только вместе с поколением, жившим при социализме.

Трудности той и другой трактовки НТИ как реального социального слоя, способного осуществить «слоевую»  рефлексию или процесс  со своим самосознанием заключаются в установке на универсальность: все окончившие определенные учебные заведения или занимающие определенные рабочие места в конечном самоопределяются в рамках этой определенности. Поэтому более правдоподобным кажется путь апелляции к производным значениям НТИ, значениям, которые получены в результате сложной работы определенных социальных групп по  самоопределению, повышающему собственный статус и укореняющему себя в социальных макропроцессах. То есть, имеет смысл поискать такие группы, которые задают идеологию и организационные предпосылки самосознания НТИ как слоя, формируют его «под себя» как свою социальную базу, ощущая и выращивая генетическую принадлежность к этому слою в процессах личностного самоопределения и используя это самоопределение в процессах взаимодействия с другими социальными субъектами на общественной политической арене. Капитаны и генералы советской промышленности, особенно интеллектуально (науко и инженерно) емкой, прежде всего ВПК, могли быть питательной средой для формирования и поддержания мифа о советской трудовой НТИ и ее особой роли в развитии советского общества,  в укреплении его безопасности и положения на международной арене. Тем более, что модный теперь слой менеджеров был в то время идеологически недопустим - все были слугами народа, а правила от имени народа коммунистическая партия в лице его лучших представителей. (Сравни непристижность купеческого сословия в дворянско-православной и социалистической идеологиях, главенствующих в царской России конца Х1Х начала ХХ веков, негативное отношение к предпринимательству. Результатом  чего явилось слабое развитие самосознания русской буржуазии  и как следствие, слабость либерально-буржуазных партий.) Кажется правдоподобным, что идеи принадлежности к НТИ как особому слою и сегодня владеют определенной частью властвующей элиты и определяют в какой-то мере ее поведение, стиль мышления, подходы к решению задач. Вероятно, в этом не меньше смысла, нежели в реификации среднего слоя и в приписывании ему особого самосознания.

Каким бы парадоксальным это не казалось, тем не менее важнейшим источником и механизмом развития представлений о значении социальных слоев (вместе с представлениями о самих слоях) и вменения этого значения в качестве самосознания этих слоев выступает общественная идеология, базирующаяся на социально-философских концепциях, которые трансформируются в политические доктрины.

Роль пролетариата как могильщика капитализма яркий тому пример. Систематически развитая к середине прошлого столетия в социалистических и коммунистических учениях, эта социально-философская идеологическая доктрина  определила судьбу нашего века.

Фундаментальным фактом является то, что идея пролетарской революции и ее практическая реализация не состоялись бы без появившейся ранее и параллельно развивающейся не менее радикальная технократическая идея, вменяющая НТИ роль общественного лидера. Напрямую технократическая концепция не имела таких разрушительных последствий как пролетарская революция, видимо потому, что не включала в себя механизмов революционного осуществления (радикализм того же Веблена не шел далее теории) и не была доведена до практической реализации. К ней мы еще вернемся, а сейчас остановимся на втором ключевом понятии в формулировке темы, а именно, на  вопросе о самосознании НТИ.

Самосознание принадлежит прежде всего социально-психологическому исследовательскому предмету, а потому его нельзя трактовать эпистемологически и сводить к описанию носителем самосознания самое себя или, шире, к каким--либо теоретизированным формам знания. (В частности это означает, что самосознание не может быть исследовано в социологическом предмете посредством изучения чего-то подобного «общественному мнению».) Волевое и поведенческое начало определенного субъекта (индивидуального  или группового) и  его рефлексия, которая затем влияет  на процессы поведения, являются исходными для складывания самосознания, формируют предмет его понимания и анализа.

Опять же в контексте социально-психологических представлений необходимо отметить, что поведение и самосознающая рефлексия индивида или группы не осуществляются в автономном режиме, а протекают в множественной среде «других», ожидающих и тем самым детерминирующих поведение и последующую рефлексию первого субъекта.

 «Короля играет свита». Возможно более резкое утверждение, что свита может также создавать короля, который если не управляет, то хотя бы демонстрирует на официальной сцене царственную особу. Вопрос, имеющий общественную значимость, состоит в том, есть ли такие общественные субъекты, те «другие», которые создают из НТИ короля в любом его качестве и есть ли те (тот социальный слой) который готов взять на себя вменяемую ему ответственность, начать действовать и рефлексировать себя в соответствии с общественными ожиданиями. То есть не только участвовать в научно-техническом прогрессе за счет использования профессиональных знаний на определенных местах в производственных структурах, но брать на себя социальную ответственность за последствия этого неоднозначного прогресса, освоить экологическое мышление и принять соответствующие ценности. В конечном счете – наступать на горло своим профессиональным целям и ценностям под давлением этих «других».

 Все это вместе создает простейшую рамку для общественного феномена «технократизм».

 

2. Философский базис и политические программы технократизма.

 

Мы уже отметили роль общественно-философских и связанных с ними политических концепций в появлении технократических моделей управления, в которых центральное место отводится НТИ. Остановимся на этих моделях подробнее.

Однако начнем мы с конца, а именно с отрицания технократических моделей, точнее, с указания на  то, что периоду технократии приходит конец. В этом отрицании важно признание существования такого периода.

Сегодня самое широкое хождение получила очередная триада истории Запада: «традиционное общество –  индустриальное общество –  постиндустриальное общество», где нас интересуют прежде всего последние стадии. Постиндустриальное общество связывают с формированием инновационных механизмов общественного развития, в которых научно-инженерная прослойка играет важную профессионально-производственную роль по изобретению и конструированию технических изделий, в том числе и в такой современной области как информационные системы. Но главная социальная роль переходит к менеджерам, которые организуют работу производственных машин, в которые в качестве исполнителей («винтиков» в советской терминологии) трудятся научно-инженерные кадры, с ориентацией на конечного потребителя. Современный маркетинг характерен тем, что организация производственной деятельности начинается с конца, с процессов продажи на рынке и потребления продукции, а вся предшествующая цепочка обслуживает этот конечный процесс: производство обслуживает рынок, научно-инженерные разработки обслуживают производство. Обратим внимание на отличие этой модели от доинновационной или, иначе, индустриальной, когда относительно свободная наука и менее свободная инженерия занимались творчеством, результаты которого через какое-то время осваивались производством. Конечно, это упрощенное представление, поскольку инженерией и даже наукой двигали общественные потребности (сравни алхимическую погоню за золотом). Однако только недавно были созданы единые научно--инженерно-производственные машины, которые прямо работают на сверхконкурентный рынок и создают феномен научно-технического прогресса (см. [1]).

Итак, постиндустриальное общество не отрицает технократические идеи, оно лишь говорит, что им пришел конец. Точнее, приходит конец, поскольку эти идеи до сих пор находят приверженцев и в этом смысле являются действующими.

Анализу технократической идеологии в западной литературе посвящено громадное количество работ, которые лишь в последнее время входят в отечественный научный оборот. Советская идеология, сама по сути являвшаяся насквозь технократической, старалась не замечать этой тематики, в лучшем случае касалась ее крайне поверхностно и тенденциозно --- хотя и критически в адрес технократизма. Наверное лучшей работой, суммирующей западную литературу на этот счет, является докторская диссертация Л.Г. Титаренко, теперь белорусского исследователя, защищенная в начале девяностых годов и фактически не опубликованная (см. [2]). Весьма содержательной является статья саратовских исследователей, появившаяся в 1998 году ([3]). Далее я буду двигаться постоянно учитывая ту схему изложения и то содержание предмета, которая была предложена Титаренко (что не означает полного совпадения моих и его трактовок известных событий в интеллектуальной и политической истории европейского общества последних веков).

Технократические идеи являются одной из форм проявления и развития –  до уровня политической доктрины – философской концепции рационализма. Сразу же надо отметить, что рационализм дал жизнь и другим политическим теориям, которые антагонистичны технократизму. В определенной мере это относится к концепции либерализма.

Рационалистические идеи связывают с появлением современной науки и ее философской рефлексией (Фр. Бекон). Эта историческая точка достаточно условна, поскольку, фактически, идея рационализма объемлет систему категорий современного мышления, начало которой было положено еще гуманистами (исследователи же Возрождения истоки гуманизма отодвигают дальше в историю). Прежде всего это категория Естественной Природы как независимой от Творца и его воли, живущей по своим законам. Познание законов природы, чем, собственно, и занимается естественная наука, дает особую форму Власти, суть которой афористично сформулировал Спиноза: свобода есть осознанная необходимость, а современное топическое сознание свело к лозунгу «Знание –  сила». Успехи естествознания, имеющие к тому же звучный идеологический резонанс, превращали эти элитарные идеи в факт общественного сознания. Гелиоцентрическая система Коперника и физические теории Ньютона, а затем теории развития живой природы Дарвина сыграли в этом выдающуюся роль.

Инженерная деятельность воспринималась в контексте научных успехов, как подкрепление и существенное продвижение естественнонаучной рационалистической идеи. С одной стороны, инженерные достижения в определенной мере связывали с приращением научного знания ( в девятнадцатом веке это получило логическое завершение в создании специальных инженерных теорий, которые строились как приложение и своеобразный вывод из естественнонаучного знания и по его подобию). С другой стороны, инженерия не просто анализировала и познавала мир, она преобразовывала его в соответствии с человеческими потребностями, и в этом смысле она шла дальше науки, но в том же направлении где знание – сила.

 Важнейшим категориальным прорывом было признание Человека частью природы, а, следовательно, живущим по определенным естественным законам, которые могут быть познаны. А познанные законы могли быть использованы для оперирования с познанным Объектом (кстати, еще одна важнейшая категория из арсенала рационализма, слитого с идеологизированной наукой). Модели человека как объекта могли меняться – от человека-машины или марионетки, подверженной страстями и водимой кукловодом за ниточки-страсти, до бихевиористских моделей «стимул – реакция» и фрейдистских неврозов, порожденных на границе сознательного и бессознательного и рационализируемых психотерапевтом.

 Век Просвещения был построен на двух взаимодополнительных  рационалистических идеях. Во-первых, это идея просвещенной власти тех, кто знает, над теми, кто не знает (своеобразный демократизм, заменивший наследственную власть властью приобретаемого знания). Во-вторых, это идея овладения знаниями теми, кто не знает и тем самым приобщение к высшему социальному слою знающих (продолжение идеи демократизма). Век Просвещения закончился крахом, поскольку знания отдельного человека, просвещенной личности, уступали его страстям и воли к власти и всему, что с нею связано. Мораль оказалась не выводимой из знания идеальных образцов. Тем более, что образцов оказывалось много, и не существовало рационального критерия, по которому одни образцы должны были быть предпочтительнее других.

Надо отметить особую точку зрения Канта, который принадлежал к веку Просвещения, но занимал принципиально новую позицию, которая получила разветвленное развитие в последующих интеллектуальных эпохах. Рассматривая проблему свободы (Кант прежде всего имел ввиду свободу совести) он говорил, что суть проблемы не в отсутствии знания, а в недостаточности мужества его применить.

Конец Просвещения не означал отказа от рационалистических идей познания общества и преобразовательных действий на основании знаний. Идеи власти над  обществом как над специфической природой на основе знаний трансформировались в ту сторону, что общество стало пониматься не в виде совокупности отдельных просвещаемых индивидов, а системно, в качестве универсума, в который погружен отдельный человек (среды, которая может кого-то заесть). Этому способствовало появление категории Истории в качестве особой естественной, то есть природной данности. Эту идею находят уже у Шекспира,  веком позже идея естественных исторических закономерностей формулируется Вико, а еще веком позднее К. Маркс на основании познанных им естественноисторических закономерностей создает политическую концепцию насильственного преобразования общества – но в русле тех тенденций, которые свойственны самой исторической природе.

 

3. Организация рационального знания. На какой тип знания может опереться технократизм.

 

Говорят о сайентизме, имея ввиду в том числе то, что Общественная наука вошла в ряд естественных, то есть имеющих свой естественный познаваемый объект. Это не совсем точно, поскольку наряду с этой верной характеристикой общественной науки для общественной идеологии важно, что естественнонаучный подход  к обществу теснейшим образом переплетается с инженерной деятельностью, точнее –  с социально-инженерной, с социальной инженерией на базе познанных законов. При этом инженерное начало начинает превалировать: на первый план выступает креативное начало как таковое. Критика в адрес естественного историзма, объектного подхода к обществу заставляет трансформировать технократические идеи.  Начало двадцатого века демонстрирует повальное распространение конструктивистской идеологии, которая начинается, скорее, в искусстве (европейский, в том числе русский футуризм), нежели в «серьезных» сферах деятельности. Но сколь бы несерьезной была область поэзии она выражает общественную идеологию обожествления «машины» как продукта человеческого гения и основы материального прогресса общества. Далее она захватывает практические области. (Обратим внимание на то, что машина также является «объектом» -  искусственно созданным, но тем не менее живущим по естественным законам, которые поддаются инженеру рациональному исследованию и воспроизведению в конструкции.)

  В этом отношении крайне интереса судьба архитектурно-градостроительной отрасли человеческой деятельности. Она изначально не попадает в разряд аналитических (не наука), это и не инженерия с ее машинерией (хотя строительство обслуживает архитектора), а «проектный» тип деятельности, в результате которого создается определенная материальная среда, которая, как теперь выяснилось, является важнейшим фактором общественного прогресса. Чтобы усилить свое общественное влияние и в каком-то смысле стать выше инженерии архитекторы начала и середины ХХ века объединяют собственную проектную и инженерную деятельность провозглашая конечные плоды своей работы машиной. Дом – это машина для жилья М.Я. Гинзбург); город – машина, в которой функционирует человек Корбюзье). Масштабность городской среды значительно превосходит масштаб влияния отдельной машины, а градостроитель, фактически, не ограничен в изменении территориального масштаба. Архитекторы не игнорируют и общественную науку, рассматривая ее в качестве сервиса. (В данной работе нет места для анализа интересного феномена – усечения общественной науки до специфического инженерного исследования, имеющего дело со сложившейся онтологией, которая изымается из понятийного анализа и теоретической критики, о чем смотри [4].) Интересно, что инженерия середины нашего века нашла достойный ответ и в союзе с психологией создала эргономику, которая созидает уже не машины и даже не машинообразную среду, а деятельность и системы деятельности. Понятно, что властный потенциал такой инженерии поистине безграничен, ибо ее продуктом оказывается не отдельный инструмент деятельности, а сама деятельность. 

В симбиозе инженерной, проектной, конструкторской (в широком смысле слова) и научной деятельности на первый план выходит творческая установка по отношению к объекту-конструкции комплексной деятельности. Наука не занимает при этом лидирующих позиций. Сменяет ее, или, если угодно, дополняет ее методология проектно-конструкторско-инженерной и, заодно, научной деятельности. Методология сама становится научно-конструкторской (исследует и конструирует), с одной стороны, а с другой – она превращает творчество из чистого искусства в нечто основательное. Методология как объемлющая перечисленные типы деятельности, как их рефлексивная рамка претендует теперь на высшую степень рациональности. Однако победа методологии в занятии высшей ступени рациональности, в выходе на управленческую позицию по отношению к другим  рациональным типам деятельности – и, следовательно, претензия на высшую ступень в технократии – оказывается пирровой. Даже если допустить, что другие рациональные позиции (наука, инженерия, проектирование) признают методологическое первородство, остается неспособность методологии как узко элитарной, по сути дела сектантской группы занять существенные социальные позиции. Не способная сделать это, методология тем не менее производит разрушительную работу по отношению к  гипотетической возможности занять властные позиции другим представителям рационализма, поскольку разоблачает их претензию на достоверность знания, показывает предельную относительность последнего.     

Возвращаясь к понятию технократического отметим ту же черту категориальной комплексности, которая характерна для родового для него понятия рационалистического. Его нельзя свести к особому влиянию на общественную жизнь определенной социальной прослойки научно-инженерной интеллигенции. В основании лежит представление о власти – кто, над чем и как властвует. Властвует – знающий и умеющий в силу принадлежности к определенным профессионализированным областям деятельности. Эти деятельности имеют дело с кентаврообразным объектом, который, с одной стороны, обладает естественными научно познаваемыми свойствами, а с другой – конструируется в свете ценностных и целевых установок. От волюнтаризма конструктивизм спасает методология, которая научна по происхождению.

Технократическая идеология разлита в общественном сознании и реализуется на самых разных уровнях общественной жизни. Но это не означает, что ей нет альтернативы. Одна из них берет начало в том же рационализме. Это либерализм, выступающий за суверенность личности, ее прав и свобод в самом широком смысле слова. Поэтому идея элиты --- на чем бы она не держалась, в том числе и на обладании элитарных знаний и способностей, не может не вызывать либерального протеста. Другие линии начинают с отказа от рационализма. Но это уже совсем другие истории.

 

Литература

 

1.     Сазонов Б.В. Вступительная статья к кн.: Б. Санто. Инновация как средство экономического развития. М., “Прогресс”, 1990.

2.     А.Г. Титаренко. Технократическое сознание: теоретический и методологический анализ // Рукопись, депонирована в ИНИОН, № 47208 от 27.10.1992 г.

3.     Динес В.А., Николаев А.Н. Власть и знание: эволюция технократических концепций. // Ж. «Власть», 1998, № 10-11.

4.     Сазонов Б.В. Место и характер социальных исследований при разработке концепций социально-экономического развития города. //В кн. Государственное регулирование экономики и социальные проблемы модернизации. Ч. П, УРСС, М., 1997.